ДАОССКИЕ ПРИТЧИ
Искусство похищения
В царстве Ци жил Богач из рода Владеющих, а в царстве Сун — Бедняк из рода Откликающихся. Бедняк пришёл из Сун в Ци выспросить секрет богатства. Богач сказал:
— Я овладел искусством похищения. С тех пор, как начал похищать, за первый год сумел прокормиться, за второй год добился достатка, за третий год — полного изобилия. И с тех пор раздаю милости в селениях области.
Бедняк очень обрадовался, но понял он лишь слово «похищение», а не способ кражи. И тут он принялся перелезать через ограду, взламывать ворота и тащить всё, что попадалось под руку, что бросалось в глаза. В скором времени, осудив его на рабство за кражу, конфисковали и то имущество, что было у него прежде.
Подумав, что Богач его обманул, Бедняк отправился его упрекать.
— Как же ты грабил? — спросил Богач из рода Владеющих.
И Бедняк из рода Откликающихся рассказал, как было дело.
— Ох! — воскликнул Богач. — Как ошибся ты в способе воровства! Но теперь я тебе о нём поведаю.
Я узнал, что небо даёт времена года, а земля — прирост. И я стал грабить у неба погоду, а у земли — прирост; влагу у тучи дождя, недра у гор и равнин, чтобы посеять для себя семена, вырастить себе зерно, возвести себе ограду и построить себе дом. У суши я отбирал диких зверей и птиц, из воды крал рыб и черепах. Разве это мне принадлежало? Всё это мною награблено. Ведь семена и зёрна, земля и деревья, звери и птицы, рыбы и черепахи порождены природой. Я грабил природу и остался невредим. Но разве природой дарованы золото и нефрит, жемчуг и драгоценности, хлеб и шёлк, имущество и товары? Они собраны человеком! Как же упрекать осудивших тебя, если ты украл!
Решив в смятении, что Богач снова его обманул, Бедняк отправился к Преждерождённому из Восточного предместья и спросил у него совета. Преждерождённый из Восточного предместья ответил ему:
— Разве не похищено уже само твоё тело? Ведь, чтобы создать тебе жизнь и тело, обокрали соединение сил жары и холода, тем более не обойтись без похищения внешних вещей! Небо, земля и тьма вещей воистину неотделимы друг от друга. Тот, кто думает, что ими владеет, — заблуждается. Грабеж для рода Владеющих — это общий путь, поэтому Богач и остался невредим; твой грабёж — это личное желание, поэтому ты навлёк на себя кару. Захват общего и частного — такой же грабёж, как и утрата общего и частного. Общее в общем и частное в частном — таково свойство природы Неба и Земли. Разве познавший свойства природы сочтёт кого-то вором или кого-то не вором?!
Механическое сердце
Однажды ученик Конфуция Цзы-гун встретился со стариком-садоводом. Последний работал в это время в своём саду: черпал воду для полива из колодца и носил её в горшке. Цзы-гун посоветовал садовнику воспользоваться водочерпалкой. Тот ответил:
— Я слышал от своего учителя, что тот, кто пользуется механизмами, будет всё делать механически. А тот, кто действует механически, будет иметь механическое сердце. Если же в груди будет механическое сердце, тогда будет утрачена первозданная чистота. А когда утрачена первозданная чистота, жизненный путь не будет покоен... Ты из тех, кто торгует славой в мире. Неужто ты забыл о своём духе и презрел своё тело? Ты не умеешь управлять самим собой — где уж наводить тебе порядок в мире! Уходи и не мешай мне работать!
Почему это так?
Полутень спросила у Тени:
— Раньше ты двигалась, теперь ты остановилась. Раньше ты сидела, теперь ты встала. Откуда такое непостоянство поведения?
Тень ответила:
— А может, я поступаю так в зависимости от чего-либо? А может быть, то, в зависимости от чего я так поступаю, зависит от чего-то ещё? А может, я завишу от чешуйки на брюхе змеи или от крыльев цикады? Как знать; почему это так, как знать, почему это не так?!
Столетний череп
Учитель Ле-цзы, направляясь в царство Вэй, решил закусить у дороги. Его спутники заметили столетний череп и, отогнув полы, показали учителю.
Посмотрев на череп, Ле-цзы сказал своему ученику Бо Фыну:
— Только мы с ним понимаем, что нет ни рождения, ни смерти. Как неверно печалиться о смерти! Как неверно радоваться жизни!
Нет ничего лучше пустоты
Некто спросил у учителя Ле-цзы:
— Почему ты ценишь пустоту?
— В пустоте нет ничего ценного, — ответил Ле-цзы и продолжил. — Дело не в названии. Нет ничего лучше покоя, нет ничего лучше пустоты. В покое, в пустоте обретаешь своё жилище, в стремлении взять теряешь своё жилище. Когда дела пошли плохо, прежнего не вернёшь игрой в «милосердие» и «справедливость».
Покорившись, не измениться
Ши Чэнци увидел Лао-цзы и спросил:
— Я слышал, что вы, учитель, мудрый человек, и поэтому пришёл с вами повидаться. Меня не удержала и дальняя дорога. Прошёл мимо сотни постоялых дворов, ноги покрылись мозолями, но не смел остановиться. Ныне же я увидел, что вы не мудрец: у мышиных нор — остатки риса, бросать его как попало — немилосердно. У вас полно и сырого, и вареного, а вы собираете и накапливаете без предела.
Лао-цзы с безразличным видом промолчал. На другой день Ши Чэнци снова увиделся с Лао-цзы и сказал:
— Вчера я над вами насмехался. Почему же сегодня моё сердце искренне от этого отказывается?
— Я сам считал, что избавился от тех, кто ловко узнает проницательных и мудрых, — ответил Лао-цзы. — Если бы вчера вы назвали меня волом, и я назвался бы волом; назвали бы меня лошадью, и я назвался бы лошадью. Если, встретив какую-то сущность, кто-то даёт ей название, то, не приняв название, примешь от такого беду. Я покорился не от того, что был покорён, а покорившись, не изменился.
«Чем я лучше других?»
Цзянь У спросил Суньшу Гордого:
— Что вы делаете со своим сердцем? Вы трижды были советником чуского царя, но не кичились; трижды были смещены с этого поста, но не печалились. Сначала я опасался за вас, а нынче вижу — лицо у вас весёлое.
— Чем же я лучше других? — ответил Суньшу Гордый. — Когда этот пост мне дали, я не смог отказаться; когда его отняли, не смог удержать. Я считаю, что приобретения и утраты зависят не от меня, и остаётся лишь не печалиться. Чем же я лучше других? И притом, не знаю, ценность в той службе или во мне самом? Если в ней, то не во мне; если во мне, то не в ней. Тут и колеблюсь, тут и оглядываюсь, откуда же найдётся досуг, чтобы постичь, ценят меня люди или презирают?
Золото
Как-то одному писцу очень захотелось золота. Утром пораньше надел он платье и шапку, отправился на базар. Подошёл прямо к меняле, схватил золото и кинулся прочь. Поймав его, стражник спросил:
— Как мог ты украсть чужое золото? Ведь кругом были люди?
— Когда я брал, никого не заметил, видел лишь золото, — ответил писец.
Обезьяний царь
В царстве Сун жил Обезьяний царь, который любил обезьян и кормил целую стаю. Он умел угадывать их желания, обезьяны также его понимали. Чтобы ублажить обезьян, он меньше кормил свою семью.
Но вдруг он обеднел, и пришлось ему уменьшить корм обезьянам. Боясь, что вся стая выйдет из повиновения, сначала он их обманул:
— А что, если стану давать вам утром по три каштана, а вечером по четыре?
Но тут все обезьяны поднялись в гневе.
— А что, если стану давать вам утром по четыре каштана, а вечером по три? — сразу же переспросил он.
И все обезьяны обрадованно легли на землю.
Сон
Однажды императору Чжуан Чжоу приснилось, что он — бабочка, весело порхающая бабочка. Он наслаждался от души и не сознавал, что он — Чжоу. Но вдруг проснувшись, удивился, что он — Чжоу, и не мог понять: снилось ли Чжоу, что он — бабочка, или бабочке снится, что она — Чжоу. Это и называют превращением вещей, тогда как между Чжоу и бабочкой непременно существует различие.
Управление царством
Не давая места мыслям ни о чине, ни о жаловании, Боли Си кормил буйволов, и буйволы жирели. Поэтому, забыв о том, что он только презренный раб, цинский царь Мугун вручил ему управление царством.
Смерть Лао-цзы
Когда умер Лао-цзы, оплакивать его явился Цинь И, трижды возопил он и вышел.
— Разве вы не были другом нашего учителя? — спросил ученик.
— Был, — ответил Цинь И.
— И так мало плакали?
— Да. Сначала я думал, что там — его ученики, а теперь понял, что нет. Когда я вошёл попрощаться, там были старые, вопившие над ним, словно над родным сыном, были молодые, плакавшие над ним, словно над родной матерью. Все они собрались для того, чтобы говорить там, где не нужно слов, плакать там, где не нужно слёз. Это означает бегство от природы, насилие над чувствами, забвение доставшегося от природы. В старину это называли карой за отступление от природы.
Когда наступило время, Учитель родился; пришло время уйти — Учитель покорился. К тому, кто спокойно следует за временем и обстоятельствами, нет доступа ни печали, ни радости. В старину это называли независимостью от природы.
Для рук, заготавливающих хворост, наступает предел. Но огонь продолжает разгораться, и есть ли ему предел — неведомо,
Осторожность
Янь Хэ, готовясь занять пост наставника вэйского царя Лингуна, спросил у Цюй Боюя:
— Как мне поступить в данном случае? У здешнего царя природная склонность к убийствам. Если его не удерживать, опасность будет грозить всему нашему царству; если же его удерживать, опасность будет грозить мне, Знания у него хватает, чтобы понять чужие ошибки, но не хватает, чтобы понять собственные.
— Какой замечательный вопрос! — воскликнул Цюй Боюй. — Остерегайся его! Будь с ним осторожен! Будь точен в своём поведении! Лучше .всего внешне с ним сближаться, а в сердце хранить гармонию. Однако и в том, и в другом — опасность. Сближение не должно стать глубоким, а внутренняя гармония не должна стать явной. Если сближаться глубоко, упадёшь и погибнешь; если внутренняя гармония будет явной, то составит доброе имя и славу, но она же обернётся бедой, злом. Станет он вести себя, как ребенок, и ты веди себя с ним, как ребёнок; не станет соблюдать ранга, и ты с ним не соблюдай ранга; будет переходить все границы, и ты с ним переходи все границы. Достигнешь этого, сможешь с ним тесно сблизиться и освободить его от ошибок.
Видел ли ты, как кузнечик-богомол в гневе топорщит крылья, преграждая дорогу повозке? Не сознавая, что ему её не одолеть, он переоценивает свои силы. Остерегайся! Будь осторожен! Если, кичась заслугами, станешь их переоценивать, совершишь ту же ошибку,
Знаешь ли ты, как человек кормит тигра? Не решится давать тигру живого зверя, ибо, убивая его, тигр придёт в ярость; не решится дать целую тушу, ибо, разрывая ее, тигр придет в ярость. Своевременно корми голодного, постигая, что приводит его в ярость. Тигр и человек принадлежат в различным видам. Человек потакает тигру, и тигр к нему ластится; перечит — и тигр его убивает.
Так тот, кто холил лошадей, уносил навоз в корзинах, а мочу — в кувшинах. Но вот налетели комары и оводы, он внезапно хлопнул коня — и тот, порвав удила, проломил ему голову и разбил грудь. Разве не нужна осторожность?
Чрезмерная забота и любовь могут привести к гибели.
Смена одежды
Младший брат Ян Чжу по имени Бу отправился гулять, надев белое платье. Пошёл дождь, он снял белое и сменил его на чёрное.
Когда же вернулся домой, собака его не узнала и встретила лаем. Ян Бу рассердился и хотел побить собаку.
— Не бей! — сказал ему Ян Чжу. — Разве ты сам не удивился бы, если бы собака ушла белой, а вернулась чёрной? Ты поступил бы так же, как она.
Когда Плотник-Кремень вернулся домой, во сне ему приснился дуб у алтаря.
— С какими деревьями ты хочешь меня сравнить? -спросил дуб. — С теми, что идут на украшения, или с плодоносящими? Вот боярышник и груша, апельсиновое дерево и омела. Как только плоды созреют, их обирают, а обирая, оскорбляют: большие ветви ломают, маленькие — обрывают. Из-за того, что полезны, они страдают всю жизнь и гибнут преждевременно, не прожив отведённого природой срока. Это происходит со всеми с тех пор, как появился обычай сбивать плоды. Вот почему я давно уже стремился стать бесполезным, чуть не погиб, но теперь добился своего. И это принесло мне огромную пользу! Разве вырос бы я таким высоким, если бы мог для чего-нибудь пригодиться? К тому же мы оба — и ты, и я — вещи. Разве может одна вещь судить о другой? Не тебе — смертному, бесполезному человеку понять бесполезное дерево!
Очнувшись, Плотник-Кремень стал толковать свой сон, а ученики спросили;
—--Если дуб у алтаря стремился не приносить пользы, почему же он вырос у алтаря?
— Не болтайте! Замолчите! — ответил Плотник. — Он вырос там затем, чтобы невежды его не оскорбляли. Разве не срубили бы его, не будь здесь алтаря Земли? И всё же он живёт так долго по другой причине, чем все остальные. Не отдалимся ли мы от истины, измеряя его обычной меркой?
Солнце
Конфуций, странствуя по Востоку, заметил двух спорящих мальчиков и спросил, о чём они спорят.
— Я считаю, что солнце ближе к людям, когда только восходит, и дальше от них, когда достигает зенита, — сказал первый мальчик. — А он считает, что солнце дальше, когда только восходит, и ближе, когда достигает зенита.
И добавил:
— Когда солнце восходит, оно велико, словно балдахин над колесницей, а в зените мало, словно тарелка. Разве предмет не кажется маленьким издали и большим вблизи?!
— Когда солнце восходит, оно прохладное, а в зените — жжёт, словно кипяток, — сказал второй мальчик. — Разве предмет не кажется горячим вблизи и холодным издали?
Конфуций не мог решить вопроса, и оба мальчика посмеялись над ним: «Кто же считает тебя многознающим?!»
«Зачем мне горевать ?»
Близ восточных ворот Вэй жил некий у. Когда у него умер сын, он не горевал. Домоправитель спросил его:
— Почему вы не горюете ныне о смерти сына? Ведь вы, господин, любили сына, как никто другой в Поднебесной!
— Зачем же мне горевать? - - ответил У, что жил близ восточных ворот. — Прежде у меня не было сына. Когда не было сына, я не горевал. Ныне сын умер, и его нет так же, как и не было прежде.
Зависимость от других вещей
Учитель Ле-цзы учился у учителя Лесного с Чаши-горы, и учитель Лесной сказал:
— Если постигнешь, как держаться позади, можно будет говорить и о том, как сдерживать себя.
— Хочу услышать о том, как держаться позади, — ответил Ле-цзы.
— Обернись, взгляни на свою тень и поймёшь. Ле-цзы обернулся и стал наблюдать за тенью: тело сгибалось, и тень сгибалась; тело выпрямлялось, и тень выпрямлялась. Следовательно, и изгибы, и стройность исходили от тела, а не от тени. Сгибаться или выпрямляться — зависит от других вещей, не от меня. Вот это и называется: «Держись позади — встанешь впереди».
Две наложницы
Проходя через Сун, на востоке Чжу, Ян-цзы зашёл на постоялый двор. У хозяина двора были две наложницы: красивая и безобразная. Безобразную хозяин ценил, а красивой пренебрегал. На вопрос Ян-цзы, какая тому причина, этот человек ответил:
— Красавица сама собой любуется, и я не понимаю, в чём её красота. Безобразная сама себя принижает, и я не понимаю, в чём её уродство.
— Запомните это, ученики, — сказал Ян-цзы. —Действуйте достойно, но гоните от себя самодовольство, и вас полюбят всюду, куда бы ни пришли.
Сила
Гуньи Бо прославился своей силой среди правителей, Танци Гун рассказал о нём чжоускому царю Сюиньвану. Царь приготовил дары, чтобы его пригласить, и Гу-ньи Бо явился. При виде его немощной фигуры в сердце Сюиньвана закралось подозрение.
— Какова твоя сила? — спросил он с сомнением.
— Силы моей, вашего слуги, хватит лишь, чтобы сломать ногу весенней саранчи, да перебить крыло осенней цикады,
-У моих богатырей хватит силы, чтобы разорвать шкуру носорога да утащить за хвосты девять буйволов! — в гневе воскликнул государь. — А я ещё огорчен их слабостью. Как же ты мог прославиться силой на всю Поднебесную, если способен лишь сломать ногу весенней саранчи да перебить крыло осенней цикады?
— Хороню! — глубоко вздохнув, сказал Гуньи Бо и отошёл от циновки. ~ На вопрос царя я, ваш слуга, осмелюсь ответить правду. Учил меня, вашего слугу. Наставник с горы Шан. Равного ему по силе не найдётся во всей Поднебесной. Но никто из шести родичей об этом не знал, ибо он никогда к силе не прибегал. Я, ваш слуга, услужил ему, рискуя жизнью, и тогда он поведал мне; «Все хотят узреть невиданное — смотри на то, на что другие не глядят; все хотят овладеть недоступным -займись тем, чем никто не занимается.
Поэтому тот, кто учится видеть, начинает с повозки с хворостом; тот, кто учится слышать —- с удара колокола. Ведь то, что легко внутри тебя, нетрудно и вне тебя. Если не встретятся внешние трудности, то и слава не выйдет за пределы твоей семьи».
Ныне слава обо мне, вашем слуге, дошла до правителя, значит, я, ваш слуга, нарушил завет учителя и проявил свои способности. Правда, слава моя, вашего слуги, не в том, как своей силой злоупотреблять, а в том, как пользоваться своей силой. Разве это не лучше, чем злоупотреблять своей силой?
Целостность
Ле-цзы спросил у Стража Границ:
— Обычный человек идёт под водой и не захлёбывается, ступает по огню и не обжигается, идёт под тьмой вещей и не трепещет. Дозвольте спросить, как этого добиться?
— Этого добиваются не знаниями и не ловкостью, не смелостью и не решительностью, а сохранением чистоты эфира *, — ответил Страж Границ. — Я тебе об этом поведаю. Всё, что обладает формой и наружным видом, звучанием и цветом, — это вещи. Различие только в свойствах. Как же могут одни вещи отдаляться от других? Разве этого достаточно для превосходства одних над другими? Обретает истину тот, кто сумел понять и охватить до конца процесс создания вещей из бесформенного, понять, что процесс прекращается с прекращением изменений.
* Эфир — здесь: сфера чувств и эмоций.
Держась меры бесстрастия, скрываясь в не имеющем начала времени, тот, кто обрёл истину, будет странствовать там, где начинается и кончается тьма вещей. Он добивается единства своей природы, чистоты своего эфира, полноты свойств, чтобы проникать в процесс создания вещей. Природа у того, кто так поступает, хранит свою целостность, в жизненной энергии нет недостатка. Разве проникнут в его сердце печали?
Ведь пьяный при падении с повозки, пусть даже очень резком, не разобьётся до смерти. Кости и сочленения у него такие, как у других людей, а повреждения иные, ибо душа у него целостная. Сел в повозку неосознанно и упал неосознанно. Думы о жизни и смерти, удивление и страх не нашли места в его груди, поэтому, сталкиваясь с предметом, он не сжимается от страха. Если человек обретает подобную целостность от вина, то какую же целостность должен он обрести от природы!
Мудрый человек сливается с природой, поэтому ничто не может ему повредить!
Чайки
Один приморский житель любил чаек. Каждое утро он отправлялся в море и плыл за чайками. Чайки же слетались к нему сотнями.
Его отец сказал:
— Я слышал, что все чайки следуют за тобой. Поймай-ка мне нескольких на забаву.
На другое утро, когда любитель чаек отправился в море, чайки кружились над ним, но не спускались.
Поэтому и говорится: «Высшая речь — без речей, высшее деяние —недеяние». То знание, которое доступно всем, — неглубоко.
Момент забытья
В зрелом возрасте Хуа-цзы из рода Ян-ли государства Сун потерял свою память. Он мог получить подарок утром и забыть об этом вечером; он мог дать подарок вечером и забыть об этом к утру. На улице он мог забыть идти, дома он мог забыть сесть. Сегодня он не мог вспомнить, что было вчера; завтра — что было сегодня.
Его семья забеспокоилась и пригласила прорицателя, чтобы он рассказал будущее Хуа-цзы, но безуспешно. Они пригласили шамана, чтобы совершить благоприятствующий обряд, но это ни к чему не привело. Они пригласили доктора, чтобы вылечить его, но и это не принесло улучшения.
Был один конфуцианец из Лу, который, предлагая свои услуги, объявил, что он может поправить дело. Жена и дети Хуа-цзы обещали ему в награду половину своего состояния.
Конфуцианец сказал им:
— Ясно, что это — заболевание, которое не может быть предсказано гексаграммами и предзнаменованиями, не может быть заколдовано благоприятствующими молитвами, не может быть излечено лекарствами и иглами. Я буду пытаться преобразовать его ум, изменить его мысли. Есть надежда, что это восстановит его.
После этого конфуцианец пытался раздеть Хуа-цзы, и тот искал свои одежды; пытался морить его голодом, и тот искал пищу; попытался закрыть его в темноте, и тот искал выход к свету.
Конфуцианец остался доволен и сказал его сыновьям:
— Болезнь излечима, но моё искусство пронесено тайным через поколения и не рассказывается посторонним. Поэтому я запру его слух и останусь с ним наедине в его комнате на семь дней.
Они согласились — и никто не узнал, какие методы применял конфуцианец, но многолетняя болезнь рассеялась в одно утро.
Когда Хуа-цзы проснулся, он был очень зол. Он прогнал свою жену, наказал сыновей, погнался с копьём за конфуцианцем.
Власти Сун арестовали его и пожелали узнать причину.
— Раньше, когда я забывал, — сказал Хуа-цзы, — я был без границ, я не замечал, существуют ли небо и земля. Теперь внезапно я вспомнил — и все бедствия и их преодоление, приобретения и потери, радости и печали, любви и ненависти двадцати-тридцати прожитых лет поднялись тысячью перепутанных нитей. Я боюсь, что все эти бедствия и преодоление их, приобретения и потери, радости и печали, любви и ненависти придут и сильно поразят моё сердце. Найду ли я снова момент забытья?
Среди людей
Плотник-Кремень направлялся в Ци и на повороте дороги, у алтаря Земли, увидел дуб в сотню обхватов, такой огромный, что за ним могли укрыться много тысяч быков высотою с гору. В восьмидесяти локтях от земли возвышалась его крона с десятком таких толстых ветвей, что каждой хватило бы на лодку. Зеваки толпились, точно на ярмарке, а Плотник, нe останавливаясь и не оборачиваясь, прошёл мимо дерева.
Ученики, вдоволь насмотревшись на дуб, догнали Плотника и спросили:
— Почему вы, Преждерождённый, прошли мимо, не останавливаясь, и не захотели даже взглянуть? Нам ещё не приходилось видеть такого прекрасного материала с тех пор, как мы с топором и секирой последовали за вами, учитель.
— Довольно! Замолчите! — ответил Плотник. — От него нет проку. Лодка, сделанная из него, потонет; фоб и саркофаг быстро сгниют, посуда расколется. Сделаешь ворота или двери — из них будет литься сок, колонну источат черви. Это дерево нестроевое, ни на что не годное, оттого и живёт долго.
Благородный муж перед небом
Трое мужей — Цзы-Санху, Мэн Цзы-фань и Цзы-Цинчжун — говорили друг другу: «Кто из нас способен быть вместе, не будучи вместе, и способен действовать заодно, не действуя заодно? Кто из нас может взлететь в небеса и странствовать с туманами, погружаться в Беспредельное и вовеки жить, забыв обо всём?» Все трое посмотрели друг на друга и рассмеялись. Ни у кого из них в сердце не возникло возражений, и они стали друзьями.
Они дружно прожили вместе некоторое время, а потом Цзы-Санху умер. Прежде чем тело Цзы-Санху было предано земле, Конфуций узнал о его смерти и послал Цзы-гуна участвовать в траурной церемонии. Но оказалось, что один из друзей покойного напевал мелодию, другой подыгрывал ему на лютне, и вдвоём они пели песню.
Цзы-гун поспешно вышел вперёд и сказал:
— Осмелюсь спросить, прилично ли вот так петь над телом покойного?
Друзья взглянули друг на друга и рассмеялись:
— Да, что он знает об истинном ритуале? Цзы-Гун вернулся и сказал Конфуцию:
— Что они за люди? Правила поведения не блюдут, даже от собственного тела отрешились и преспокойно распевают песни над телом мёртвого друга. УЖ не знаю, как всё это назвать. Что они за люди?
— Эти люди странствуют душой за пределами света, — ответил Конфуций. -- А такие, как я живут в свете. Жизнь вне света и жизнь в свете друг с другом не соприкасаются, и я, конечно, сделал глупость, послав тебя принести соболезнования, Ведь эти люди дружны с Творцом всего сущего и пребывают в едином дыхании Неба и Земли. Для них жизнь всё равно что гнойник или чирей, а смерть — как выдавливание гноя или разрезание чирея. Разве могут такие люди отличать смерть от жизни, предшествующее от последующего? Они подделываются под любые образы мира, но находят опору в Едином Теле Вселенной. Они забывают о себе до самых печёнок, отбрасывают зрение и слух, возвращаются к ушедшему и заканчивают началом и не ведают ни предела, ни меры. Безмятежные, скитаются они за пределами мира и грязи, весело странствуют в царстве недеяния. Ужели станут они печься о мирских ритуалах и угождать толпе?
— В таком случае, учитель, зачем соблюдать приличия самим? — спросил Цзы-гун.
— И я — один из тех, на ком лежит кара Небес, — ответил Конфуций.
— Осмелюсь спросить, что это значит?
— Рыбы устраивают свою жизнь в воде, а люди устраивают свою жизнь в Пути. Для тех, кто устраивает свою жизнь в воде, достаточно вырыть пруд. А для тех, кто устраивает свою жизнь в Пути, достаточно отрешиться от дел. Вот почему говорят: «Рыбы забывают друг о друге в воде, люди забывают друг о друге в искусстве Пути».
— Осмелюсь спросить, что такое необыкновенный человек? — спросил Цзы-Гун.
— Необыкновенный человек необычен для обыкновенных людей, но ничем не примечателен перед Небом, — ответил Конфуций. — Поэтому говорят: «Маленький человек перед Небом — благородный муж среди людей. Благородный муж перед Небом — маленький человек среди людей».
